|
|
| |
| AP |  | |
|
|
| |
Эм и Жо
Александр Петрович ночами спал плохо. Вертелся, кусал уголок подушки, ругался на белый свет, но все равно засыпал только к утру. Чего только горемычный инженер не пробовал. Медом с молоком лечился, массажиками расслабляющими маялся и даже - к гипнотизеру ходил. Без толку. Знакомый фармацевт советовал мягкого снотворного, а знакомый антиглаболист – марихуаны. И того и другого Александр Петрович побаивался, потому продолжал страдать ночами.
По знакомому до боли сценарию разворачивалась и эта ночь. Исправно ворочаясь, Александр Петрович запутывался в мутной дреме. В таком состоянии отличить сон от яви непросто, потому, когда он услышал женский стон, то лишь похабно улыбнулся. Эротические сны инженер видел чрезвычайно редко. Впрочем, как и любые другие. Тело само отдалось приятной истоме, но… отчего-то натолкнулось на непонятную ломку. Руки, ноги, обе головы и даже потроха точно охаживали резиновым гребнем. Не больно, но и приятного тоже мало… Слуха вновь коснулся женский стон. Близкий и почему-то такой знакомый. Хотелось спросить: «эй, девушка, а раньше не имел удовольствие вас слышать?». Вот глупость. Спроси такое у хихикнувшей барышни и в ответ только пальцем в висок получишь.
- Хмора-умора, - пробормотал Александр Петрович и замер, верно домовой его придавил. – Это я сказал или…
Остатки вожделенного сна испарились. Стало страшно. И холодно. Страшно холодно. Александр Петрович рванул спутанное одеяло, бухнулся на пол, кое-как вырвался и поскакал в ванную. По дороге тело как-то непривычно колебалось, а из груди рвались мягкие, высокие звуки.
Из зазеркалья над раковиной на него глядело бледное испуганное женское лицо. Вострые уши, маленький, курносо-вздернутый нос, узкий, на удивление гладкий подбородок, полноватые, чуть приоткрытые губы… Черты лица казались на удивление знакомыми, но в то же время чужими. Глаза... Вот по ним-то Александр Петрович и узнал себя. Узнал и свалился под раковину.
Долго или коротко, но инженер очнулся. Он потер ушибленный затылок, подивившись своим густым плешинам. Потом оперся на раковину и едва опять не нырнул в обморок.
- За что же это, Господи?.. – Пожаловалось отражение в зеркале, всхлипнуло и умылось слезой. – За что?..
Разбито и чрезвычайно тоскливо Александр Петрович возвращался в спальню, изучая дорогой свое новое тело. Груди… Такие мягкие, податливые. Очень странно было чувствовать их как… Хм, как свое хозяйство. И размерчик, кажется, ничего. Пятый или шестой… С промежностью оказалось проще, поскольку мять там, увы, но было нечего.
- Эх, шило на мыло… - грустно и немного озлобленно пробормотал Александр Петрович, раздергивая шторы и впуская в комнату солнце.
Странно, но удивляться больше не хотелось.
Это все телевидение виновато. Превратило самые нелепые нелепицы в повседневный фоновый режим. Уж сколько картин про человеков, превращающихся из мужчин в женщин отснято, сколько передач про чудо-хирургов делающих из женщин мужчин показано… Вот, прилетят завтра гуманоиды порабощать землян, а никто и не заметит. Скажут, мол, да так всегда и было, а жизнь без чудиков, так - красивая легенда.
- Э-эх, - снова вздохнул Александр Петрович, вспоминая, что в понедельник на работу идти. - Как же я теперь трудиться-то буду? Как Александра Петровна?..
Окунувшись раздумьями в жизнь, бурлящую вне лона квартиры, сразу вспомнились родня и знакомые. Вот кто, действительно, удивится его метаморфозе. В фантастическое превращение, естественно, никто не поверит, а в то, как Александр Петрович с бухты-барахты сменил себе пол - подивятся все. Подивятся и посмеются. Посмеются и поплачут. Особенно мать с отцом. Вот так «подарочек» старикам на годовщину бракосочетания организовался...
- Может из окна выброситься?
Александр Петрович высунулся из окна, оценивая высоту. Страшно… Нет, не хочется что-то. Да и «подарочек» только гаже станет.
Кофеварка тужится, хрипит и булькает, нехотя наполняя стаканчик ароматной теменью. Эти горячие, свежие испражнения по утрам любят все. Особенно если они сдобрены каплей сливок и щепотью сахара. А те, кто кофе не пьет, любят внюхать аромат.
- А шумит кофеварка и вправду пошло.
Александр Петрович восседал на кухонном табурете, точно сыч в час дневной. Голову одолевали вопросы исконно русские: «что делать?» и «кто виноват?». Кроме Бога винить больше было некого, а вот что делать – действительно вопрос.
Задуматься покрепче не позволил дробный стук в дверь. Хозяин квартиры сгреб недопитый стаканчик кофею и, без задней мысли, направился ко входу. Или выходу - не разберешь.
На пороге стояла женщина в широких семейных трусах и полосатой майке.
- Саша? – треснувшим голосом спросила она, - это ты?
У Александра Петровича отвисла челюсть:
- Генка, друг, как же ж разнесло-то тебя…
Из квартиры соседа по лестничной клетке выглянула Генкина жена.
- Милый… - всхлипнула супружница, - я позвонила в скорую…
- Зачем?! Я ведь просил – не надо! Что они смогут? Отрежут мне титьки и яйки пришьют?!
- Я не для тебя, придурок! Себе вызвать хотела! Плохо мне, понимаешь?!
- А я как в сказку попал, ага?! – Развел руками Геннадий. – Иди, жди машину, раз вызвала.
- Да не вызвала я! – Еще шибче закуксилась женщина. – Нуль три не работает…
- Веронька¸ милая, иди домой, ага? Я потолкую с Шуриком и вернусь. Быстро, ага?
Безутешная Вера обиженно хлопнула дверью. Геннадий вздохнул, сокрушенно качнул соломенными локонами и самопригласился в квартиру, жестом увлекая за собой ее хозяина.
- Итак, друг Сашка, стали мы с тобой бабами… - Он потряс кофеварку, заглянул внутрь и попросил себе кружку. – Что делать то теперь будем? Как жить?
- Обыкновенно, - отхлебнул остывшего кофею Александр Петрович. – Если я и ты оженились, то и еще кто-то должен был.
- Новости?
- Давай посмотрим.
Телевизор пищал схемой профилактических работ. Горделиво так, пронзительно. Соседний канал рассыпался рябью, а третий - хвастал музыкальным клипом. Все остальные испытанные каналы разнообразием не отличались: пищали, молчали, либо показывали нечто отстраненное. Новости отыскиваться не желали.
- Санек, а у тебя случаем радио нет? – Поправил Геннадий опавшую бретельку тельняшки.
- Не-а. И свежих газет тоже.
- Плохо, ага…
Помолчали, тупо созерцая клип с Пугачевой.
- Предлагаю выйти на улицу, - бесцветно выдал план действий сосед. – Посмотрим на других…
- Да и себя покажем, - усмехнулся Александр Петрович.
- Я серьезно. Или ты хочешь сидеть дурой в квартире и неведении?
- В квартире и неведении… - усмехнулся Александр Петрович. – Ладно, пойдем. Дражайшая твоя шмоткой не расщедрится?
- Знаешь что, Саша. Иди-ка ты в попу. Лучше я с балкона головой об тротуар сброшусь, чем напялю на себя сарафан. Все равно нас – нас – никто не знает, ага?
- Ага…
Люд на воскресной улице можно было пересчитать по пальцам. Пальцам утонченным, с накрашенными ноготками, ибо каждый встречный-поперечный оказывался особью женского полу. Кто-то кое-как цокал каблуками, затравленно озираясь по сторонам, кто-то, как и Александр Петрович с Геннадием, - в трусах, майках и изумлением на чистых лицах… Попадались, правда, и настоящие женщины - обязательно накрашенные, куда-то спешащие и с непременным испугом в глазах.
Попутные магазины и заведения общественного толку ругались табличками «закрыто». Лишь однажды из подворотни вырулил ржавый ларек, в котором Александр Петрович прикупил пузырь квасу на прихваченную с собой денежку.
День канителился к обеду, и на улице стало чуточку людней. Даже несколько машин по дороге промчалось. Солнце заняло позу зенита и теперь авторитетно давило на голые плечи и макушки. Если бы не жбанчик квасу, то полдень непременно закончился б тепловым ударом.
- И ни одного мужеского пола, - Геннадий припал к горлышку жбана, ополовинил, давеча ополовиненное, крякнул и отер губы. – Жара, черт! Свихнулся этот фонарь долбаный что ли?
Из миража материализовалась толпа. Однополый народец сгрудился у навеса магазинчика бытовой химии, перешептывался и дрожал от возбуждения. Ватага женщин напоминала голову, только простившуюся с подушкой и опаздывающую на работу. Приблизившись, друзья выяснили, что люди внимали карманному радиоприемнику, прикрученному проволокой к навесу.
Вещал «Маяк». Вещал отчетливо и чрезвычайно. Оказалось , что странный феномен поразил сугубо мужскую часть населения, отчего каждый первый человек на планете теперь стал женщиной. Объяснить сие природное безобразие одинаково затруднялись как наука, так и религия.
Диктор спешила повторять, что заводы и фабрики по всему миру остановились, что рынок накрылся тазом, и что люди всего мира – от бомжей, до крупных чинов – сиганули в прострацию, из которой выбирались неохотно. Врачи бессильно разводили руками, мол, феномен неожидан, непостижим… Но изучение уже начато! Дескать, всему виной магнитное поле земли, в котором что-то там изменилось.
Вскоре Александру Петровичу надоело слушать заговаривающегося диктора, и он предложил Геннадию вернуться. Геннадий засопротивлялся. Купил упаковку земляничного мыла, отбеливатель, хлорку, пристал к продавщице с расспросами о новом вакуумном вантузе и только после дал себя увести.
Дома ждал голод. Лютый и свирепый он сразу погнал Александра Петровича к холодильнику, потом к плите и, наконец, - к столу. За борщечерпием инженера настиг звонок.
- Алле.
- Сынок?
- Папа?!
- Нет, Саш, это я. Твой отец на рыбалку ушел.
- Куда?!
- На пруд. Сгреб удочки, одел мой халат и ушел. Сказал, что вернется, когда снова мужиком станет.
- Он хоть помнит в какой стороне пруд? Когда он там в последний раз был? Со мной в детстве? Поди, и берега-то высохли все.
- Не рыбачить он пошел. Горевать. Меня стесняется…
- Знаю, ма. Но, думаю, скоро привыкнет. Как я, или как Генка.
- Освоились уже?
- В новой форме-то? Ну, не то чтобы…
- …
- …
- Как это, Саша? Не больно?
- Не переживай. Просто… Необычно как-то, чудно. Это как тайну узнать, которую знать не хочется, а тебе ее насильно выбалтывают. Не знаю, ма. Бредово как-то. Теперь это знание чугунком над головой качается… Того и гляди – накроет.
Мама вздохнула:
- Пойду я Саша. Схожу на пруд – посмотрю как он там. А то утопится еще.
- Он может. Ты ему, это… Скажи, что это не он. Это мир изменился.
- Скажу, Саша. Поймет ли?.. Ладно, пойду.
- Позвони, когда вернешься.
- Хорошо.
Остатки борща остыть не остыли, но Александр Петрович безжалостно отправил тарелку на плиту и поджег комфортку.
- Колхозный пруд...
Сколько они с Генкой и сельской ватагой рыбы из него почерпнули… Страсть! Караси, лещи, подлещики… Давно это было, да – давно.
- Было, было, было, но прошло… - грустно напел Александр Петрович, оставил в покое недоеденный борщ и отправился давить кровать.
Спальный уголок напоминал поле брани: скомканное пастельное белье топорщилось ломаными пиками, сожженными знаменами и порванной в клочья травой. Беспорядок раздражал, как раздражает колючая этикетка под воротником. Александр Петрович отставил полежать и взялся за простыни. Разглаживая очередную помятость, он вдруг замер. Раньше ведь ему было глубоко начхать, в каком виде бытует постель. И каждый раз он уходил на работу, оставляя лежбище не заправленным. И вот – нате!
- Где же… - Метался он по спальне в розысках кружевного покрывала. – Куда же я тебя…
Покрывало отыскалось в углу за креслом – помятое, но чертовски красивое. Красивое? Александр Петрович расстелил золотистую поляну экзотических цветов, поправил оборочки и отошел к двери, созерцая переливы рисунка.
- Лепота! – повздыхал он и отправился спать на диван, ибо портить такую красоту не хотелось совершенно.
Исправлено: Head Hunter, 05 апреля 2016, 09:37Ом Мани Падме Хум. |
|
