|
|
| |
| AP |  | |
|
|
 | Задушевно |
|
| |
Марк Твен о (примерно) "Хрониках Данзарса"
Все, конечно, понимали, что тут не обойтись без романа, который бы печатался из номера в номер; было решено бросить все силы на это дело. Миссис Ф. была искусной сочинительницей рафинированной школы — не знаю, как еще назвать такую школу, где все герои изысканны и все совершенны. Она написала первую главу, где вывела блондинку столь же прекрасную, сколь простодушную, у которой жемчуга и поэзия не сходили с уст, а добродетель граничила с эксцентричностью. Кроме того, она вывела молодого французского герцога, невыносимо утонченного и влюбленного в блондинку. В следующем номере мистер Ф. подхватил ее рассказ: на сцене появились блестящий юрист, который занялся запутыванием дел герцога по имению, и ослепительная девица из высшего света, которая стала заманивать герцога в свои сети, лишая тем блондинку аппетита. Мистер Д., мрачный и кровожадный редактор одной из ежедневных газет, выступил в третьем номере с фигурой таинственного розенкрейцера[37], который переплавлял металлы, вел полночные беседы с сатаной в пещере и составлял гороскоп всех героев и героинь, суля им уйму неприятностей в будущем и вызывая у публики трепетный и благоговейный интерес к дальнейшему развитию романа. Еще он ввел наемного убийцу в плаще и маске и пустил его охотиться за герцогом по ночам, с отравленным кинжалом. С легкой руки мистера Д. в роман попал кучер-ирландец с великолепным ирландским говором; его он определил к великосветской деве — возить любовные записочки герцогу.
Примерно в эту пору в Вирджинии появился незнакомец не совсем трезвого поведения, но с литературными наклонностями; это был несколько потрепанный субъект, впрочем, тихий и безропотный, даже, можно сказать, скромный. Он был так мягок, манеры его — пьян ли он был, или трезв — так приятны, что всякий, с кем он приходил в соприкосновение, испытывал невольную симпатию к нему. Представив неопровержимые доказательства того, что владеет пером, он просил литературной работы, и мистер Ф. тотчас предложил ему участвовать в создании нашего романа. Его глава должна была следовать за главой мистера Д., а после него наступала моя очередь. Что же вы думаете — этот тип тут же напивается и затем, придя домой, дает простор своему воображению, пребывающему в этот момент в состоянии хаоса, и притом хаоса деятельного до чрезвычайности. Результат нетрудно себе представить. Пролистав предыдущие главы, он увидел, что героев и героинь набралось достаточно, остался ими вполне доволен и решил не вводить новых персонажей; со всей решительностью, навеянной виски, и с тем легким самодовольством, которое оно дарует своим ревностным слугам, он любовно принялся за труд; чтобы эпатировать читателя, женил кучера на великосветской девице; герцога, сенсации ради, женил на мачехе блондинки; лишил наемного убийцу жалованья; заставил пробежать черную кошку между розенкрейцером и сатаной; предал имения герцога в руки злодея юриста, которого заставил под влиянием запоздалых упреков совести допиться до белой горячки с последующим самоубийством; кучеру сломал шею; вдову его обрек на общественное презрение, забвение, нищету и чахотку, блондинку утопил, причем она оставила свою одежду на берегу — конечно, с приложением записки, в которой прощала герцога и желала ему счастья в жизни; открыл герцогу, с помощью непременной родинки на левом плече, что он женился на своей собственной, тщетно разыскиваемой матери и погубил свою собственную, тщетно разыскиваемую сестру; во имя поэтического возмездия довел герцога и герцогиню до приличествующего им самоубийства; заставил землю разверзнуться и поглотить розенкрейцера, сопроводив этот процесс, как водится, громом, дымом и запахом серы; и в заключение обещал в следующей главе дать описание общего для всех накопившихся трупов дознания, а также заняться единственным персонажем, оставшимся в живых, — сатаной — и поведать о его дальнейшей судьбе!
Все это было изложено необычайно гладким слогом и в таком невозмутимо серьезном тоне, что мертвый задохнулся бы от смеха. Тем не менее рукопись вызвала бурю негодования. Остальные сочинители были взбешены. Благостный незнакомец, лишь вполовину протрезвевший, стоял под беспощадным огнем упреков и брани, растерянный и смиренный, переводя взгляд с одного из своих хулителей на другого, не понимая, каким образом он навлек на себя эту грозу. Когда его коллеги наконец немного поутихли, он мягко, подкупающим голосом отвечал им, что хотя и не помнит в точности, что именно написал, но знает, что старался писать как можно лучше и что целью своей поставил сделать роман не только приятным и правдоподобным, но также поучительным и…
Тут он вновь подвергся бомбардировке. Коллеги обрушились на его неудачные эпитеты, смяв их целой бурей насмешек и брани. Осада продолжалась долго. Всякий раз как новичок пытался смягчить неприятельский гнев, он лишь заново навлекал его на себя. Наконец он предложил переписать всю главу. Военные действия приостановились. Страсти постепенно улеглись, воцарился мир, и пострадавший отступил без потерь в направлении к своей цитадели.
Однако на пути туда он поддался дьявольскому искушению и снова напился. И снова предался своей бешеной фантазии. Он заставил своих героев и героинь выкидывать еще более лихие коленца, чем прежде; и при всем том в новом его творении ощущался все тот же покоряющий дух какой-то порядочности и искренности. Он поставил своих персонажей в невероятные положения, заставив их проделывать самые удивительные номера и произносить престранные речи! Впрочем, эту его главу невозможно описать. Чудовищная по композиции, художественно нелепая, она к тому же была снабжена примечаниями не менее изумительными, чем самый текст. Мне запомнилась одна из «ситуаций»; приведу ее, ибо по ней можно судить об остальном. Он изменил характер блестящего юриста, сделал его прекрасным, благородным человеком, снабдил его славой и богатством и определил его возраст в тридцать три года. Затем открыл блондинке — с помощью розенкрейцера и мелодраматического негодяя, — что в то время как герцог пылал неподдельной страстью к ее, блондинкиным, деньгам, он, с другой стороны, питал тайную склонность к великосветской девице. Задетая за живое, она отторгла свое сердце от обманщика и с удесятеренной страстью подарила это сердце юристу, который, в свою очередь, ответствовал ей со всем рвением. Однако родители блондинки и слышать об этом не хотели. Им в семью нужен был герцог, на этом они стояли твердо; правда, они сами признавали, что, если бы не герцог, кандидатура юриста была бы для них приемлема. У блондинки, как и следовало ожидать, открылась чахотка. Родители встревожились. Они умоляли ее выйти замуж за герцога, но блондинка упорствовала и продолжала чахнуть. Тогда они составили план действий. Блондинку попросили потерпеть еще год и один день, посулив, что, если она по истечении этого срока все еще не будет чувствовать себя в силах выйти за герцога, ей будет дано согласие на брак с юристом. Как они и предвидели, в результате этой меры к блондинке вернулись жизнерадостность и здоровье. Затем родители приступили к выполнению следующего пункта своего плана. Вызвали домашнего врача, который по их наущению предписал блондинке длительное морское и сухопутное путешествие для полного восстановления ее сил; герцога же пригласили принять участие в экскурсии. Они полагали, что постоянное присутствие герцога в сочетании с длительным отсутствием юриста сделает свое дело, ибо юрист не был в числе приглашенных.
Итак, они сели на пароход, отбывающий в Америку, а на третий день, когда морская болезнь дала им небольшую передышку и они были наконец в состоянии сесть за стол в кают-компании, юрист оказался тут как тут! Герцогу и его друзьям пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Пароход между тем шел себе вперед и стал приближаться к берегам Америки. Но вот в каких-нибудь двухстах милях от Нью-Бедфорда на пароходе возник пожар, и он сгорел до самой ватерлинии; изо всего экипажа и пассажиров спаслось только тридцать человек. Полдня и целую ночь качались они на волнах. Среди уцелевших были также и наши друзья. Ценой сверхъестественного напряжения юристу удалось спасти и блондинку и родителей ее: он сновал по волнам взад и вперед, делая концы по двести ярдов зараз, и по очереди вытащил всех троих (начав с блондинки). Герцог был занят собственным спасением. Наутро появились два китобойных судна, которые спустили шлюпки, чтобы подобрать пострадавших. Бушевала буря, и посадка в шлюпки сопровождалась значительными трудностями и волнениями. Юрист мужественно исполнял свой долг: посадил в шлюпку свою блондинку, которая в изнеможении лишилась чувств, посадил также ее родителей и еще несколько человек (герцог был занят собственной посадкой). Но тут на другом конце плота произошло несчастье: чей-то ребенок упал в воду; подстрекаемый воплями несчастной матери, юрист ринулся выуживать младенца. Затем он побежал назад — оказалось, что поздно: шлюпка, в которой сидела блондинка, отчалила за несколько секунд до его возвращения. Ему пришлось сесть в другую, которая привезла его на второе судно. Шторм между тем усиливался, разогнал суда в разные стороны и помчал их бог весть куда. К концу третьего дня, когда буря улеглась, судно, на котором находилась блондинка, оказалось в семистах милях к северу от Бостона, между тем как второе судно отстояло от того же порта на семьсот миль к югу. Блондинкин капитан имел приказ бить китов в северных водах Атлантического океана; будучи дисциплинированным моряком, он не дерзнул сделать такой большой крюк, тем паче заворачивать в порт, не предусмотренный маршрутом. Судно же, на которое попал юрист, следовало на север Тихого океана, и его капитан также не смел завернуть в порт без особых распоряжений. Так как свои вещи и деньги юрист сложил в шлюпку блондинки, они оказались на другом судне, и капитан заставил его работать простым матросом в уплату за проезд. Проплавав без малого год, эти суда оказались — одно возле берегов Гренландии, другое в Беринговом проливе. Блондинку давно уже почти убедили в том, что ее юрист утонул в море в тот самый момент, когда к их плоту подплыло китобойное судно, и она начинала уже, под двойным давлением родителей и самого герцога, готовиться к ненавистному браку. Впрочем, она не соглашалась уступить ни одного дня из назначенного срока. Неделя тащилась за неделей, срок все приближался, и было уже отдано распоряжение убрать судно по-праздничному — для свадьбы среди айсбергов и тюленей. Еще пять дней — и конец, говорила себе блондинка, вздыхая и смахивая слезу. Где же он, где ее суженый, почему он не идет, не спасает свою милую? Не шел же он оттого, что в эту самую минуту занес гарпун над китом в Беринговом проливе, на расстоянии пяти тысяч миль — если плыть Ледовитым океаном, и двадцати тысяч вокруг мыса Горн. Вот он пустил свой гарпун… промазал… потерял равновесие и… упал прямо в пасть к киту!
Пять дней он был без сознания. Затем пришел в себя и услышал человеческие голоса; дневной свет струился сквозь отверстие, сделанное в туше кита. Он вылез наружу и предстал перед изумленными матросами, которые втаскивали в это время китовый жир на борт. Он тотчас понял, что это за судно, мигом вскарабкался на палубу, застиг жениха с невестой у самого алтаря и вскричал:
— Остановите обряд — я здесь! Дорогая, приди в мои объятия!
Сей удивительнейший опус был оснащен комментарием, в котором автор пытался доказать, что вся эта история не выходит из границ правдоподобия; автор сообщал, что случай, когда кит в пять дней проделал пять тысяч миль от Берингова пролива до Гренландии, он вычитал у Чарльза Рида в его романе «Люби меня немножко, люби меня подольше» и на этом основании считал возможность такого путешествия доказанной; кроме того, он привел приключение Ионы — как доказательство того, что человек может жить в чреве у кита, и заключил свой комментарий рассуждением, что если проповедник выдержал три дня такой жизни, то законник может свободно выдержать пять.
Буря, которая разразилась после этого в редакции, была еще свирепее прежней, незнакомцу была дана решительная отставка, и рукопись полетела ему вслед. Но он так успел затянуть все дело, что уже не было времени переписать главу наново и следующий номер вышел вовсе без романа. Это был хиленький, робкий и глуповатый журнальчик, и отсутствие очередной главы романа окончательно подорвало доверие публики; как бы то ни было, в то самое время, как набиралась первая полоса следующего номера, «Западный еженедельник» тихо, как младенец, испустил дух...
На самом деле ошибок не было. Был неизбежный конфликт интересов и характеров авторов. Может быть, отсутствие общего стержня. Но последнее неизбежно при равноправии авторов. Так что никаких выводов сделать не получится.
Исправлено: Сэйкэн, 15 января 2012, 23:07Грустный и коварный |
|
