|
 | Ni No Kuni: Wrath of the White Witch |
 | Рассказами "Золотой гребень" и "История зла" |
|
| |
Всем здравствуйте! Надеюсь, вы не сочтете это бессмысленным самопиаром, а рассказ вам понравится) На данный момент "Золотой гребень" находится в процессе написания, я буду выкладывать сюда часть за частью по мере их готовности. Я просто без ума от германо-скандинавской мифологии, но не воспринимайте все слишком серьезно. Все нижеописанное - лишь навеянное мимолетным вдохновением меня и моего друга, без которого рассказ этот был бы в принципе невозможен. Ладно, все, что надо, сказала. Вот, выставляю на ваш суд мои скромные труды. Кстати, оригинально они размещены на фикбуке вот тут:
https://ficbook.net/readfic/3411452
Глава 1, в которой мы знакомимся с Кобольдом
Спокойно и величественно нес Рейн свои тихие воды на запад, к морю. Он огибал деревню с севера, лишь слегка касаясь спускающихся с холмиков деревянных настилов, построенных для ловли рыбы, коей в реке водилось видимо-невидимо. В некотором отдалении от настилов мерно покачивались на волнах суда внушительных размеров, напоминающие издали гигантские камины, настолько густо из их коротеньких труб устремлялся вверх черный, как смоль, дым. Рыбацкие же лоханки казались точками, почти неразличимыми на фоне их огромных собратьев, обильно снабжающих атмосферу маленького поселка Миллинген на Рейне углеродом.
— Куда вы плывете, морские суда? —
Спросил я однажды фрегата.
— Плывем мы туда, где шумят паруса,
Где высятся горы из злата.
— Куда вы плывете, морские суда? —
Был задан вопрос бригантине.
— Плыву я на смерть, но не знаю, когда
Навеки запутаюсь в тине.
Так пропел Альберт, завороженный открывшимся ему зрелищем. С улицы ван Эгмонда, через которую по счастливой (или не очень) случайности пролегал его сегодняшний маршрут, была хорошо видна некогда зеркальная, а ныне почерневшая и подернутая рябью от проходящих по ней невиданных смердящих машин, гладь до боли родной реки, питавшей и Альберта, и всю его семью. Мальчик никогда не видел на Рейне такое количество кораблей. То есть, конечно, корабли по Рейну ходили, но круизные теплоходы и пароходы были значительно меньше и не дымили так сильно. А еще они были лишены пушек и пулеметов. На сегодняшних же незваных гостях пушки имелись — звериным оскалом смотрели они на прильнувшие к батюшке-реке, словно в поиске защиты и поддержки, ухоженные домики.
Несколько раз прозвонил колокол на старой католической церкви, призывающий сельчан собраться на главной площади. Воровато оглядевшись, наш герой заметил, что на пляже нет ни души. Для тихого воскресного утра это казалось просто немыслимо, но сейчас ему подвернулась большая удача — увидеть вблизи настоящее чудо иностранного судостроения! Грех не воспользоваться такой возможностью. Позабыв о мерах предосторожности, юноша вбежал на небольшой холмик, притулившийся в стороне от улицы Риверстраат (в наши дни на этом холмике находится крохотная автомастерская, да и вид оттуда уже не тот, что прежде) и прильнул к своему биноклю, пытаясь понять, кому принадлежат столь неожиданно зашедшие в бухту гиганты. На флагштоке каждой машины реял красный флаг, разделенный на четыре неравные части черным крестом с белым окаймлением. В самом центре крест разверзался большим белым кругом, внутри которого грозно отливал пеплом другой, страшный знак. Альберт не раз видел его на картинке, в пропагандистских учебниках истории и географии, авторы которых то пели этому символу оды, то старались вызвать отвращение при одном лишь упоминании о нем.
Не в силах лицезреть столь противоречивый символ в живую, но пораженный увиденной картиной, Альберт с трудом отвел взгляд в сторону, по-прежнему глядя в круглые увеличительные линзы бинокля. Пляж пустовал, люди спокойно шли по улицам, многие вели за руки детей. Какая-то напряженность прослеживалась в каждом их движении. Взрослые косились в сторону Батюшки Рейна с явной опаской, а дети просто не понимали, что происходит. Беззаботные и веселые, они продолжали играться друг с другом, хвастаясь надуманными достижениями, толкаясь и шумя.
Напряжение, накрывшее речной поселок Миллинген, передалось и Альберту. Медленно повесив бинокль на шею, он вытер левой рукой покрытый испариной лоб… и тут его барабанные перепонки словно взорвались от резкого болезненного грохота, вплетшегося в пронзительный душераздирающий звук сирены. Парень в ужасе оглянулся. Река вскипела. Из пушек, направленных прямо на деревню, вылетал смертоносный огонь. Порох, обильно сыпавшийся из стволов, растворялся в кормильце-Рейне, делая реку похожей на большое масляное пятно. Красные и оранжевые блики заплясали на берегу — и в глубине, в отражениях, словно Нептун тоже страдал от происходящего на его территории бесчинства. Ближайшие к берегу строения рассыпались, подобно карточным домикам, а на их месте вырастал столб дыма и пыли, которая, замерев на мгновение, осыпалась в реку дождем из горящих балок и разорванных в клочья обоев.
Все это Альберт оценил уже на бегу, когда, кубарем скатившись с холма, он кинул последний взгляд в сторону реки и увидел лишь поднимающееся над водой алое зарево. В образовавшейся толкотне было очень сложно кого бы то ни было найти. Он тщетно звал своих родителей, лучшего друга Игнааса, сестру Марию. Его голос лишь сливался с сотней других детских, женских и мужских голосов, выкрикивающих имена своих родных и близких. А сзади неумолимо приближался топот — будто великан решил выйти на прогулку. Настолько точно немецкая армия чеканила шаг, что казалось, будто это идет не тысяча людей, а всего один огромный и смертельно опасный человек, готовый растоптать любого, кто решится встать у него на пути.
— Мама! — Альберт повис на шее у женщины, вынырнувшей из толпы, как отбившаяся от стаи птица. Заплаканное лицо ее выражало то, что можно назвать высшей степенью отчаяния. Девочка лет пяти прижалась к ее руке. Ужас, написанный на лице сестры, нельзя было передать словами.
Альберт обнял Марию — отпущенного ему времени хватило только на объятие. В следующее мгновение чья-то тяжелая рука отшвырнула его в сторону, и колонна одетых в германскую военную форму людей прошла мимо них, влившись в толпу, как нож входит в масло. Толпа осталась, разделенная на два людских потока, стонущая и исступленно орущая, но военные не обращали на это никакого внимания, ударяя прикладами винтовок по спине и груди любого, кто осмелится приблизиться к этому бесконечному потоку.
От невозможности увидеть семью, оказавшуюся по ту сторону живой баррикады, у Альберта защемило сердце. Неприкрыто рыдая и даже не стараясь утереть слезы, мальчик побежал на соседнюю улицу к дому своего лучшего друга Игнааса. Тут-то с ним и произошло событие, которое, если и не круто изменило его сознание в тот же самый момент, то уж точно сильно отразилось на всей его последующей жизни.
Завернув за угол, наш герой нос к носу столкнулся со странного вида лохматым созданием. Роста оно было не больше фута, все сплошь покрыто седыми, словно снег, волосами, а на полностью укрытом щетиной лице светились два оранжевых, как у кошки, зрачка.
В растерянности Альберт сделал два неловких шага назад, воззрившись на существо, будто перед ним возникло ожившее чучело оленя. Который, к тому же, галантно снял с головы черную шляпу (да, у существа оказалась на голове шляпа, Альберт приметил ее лишь в тот момент, когда четырехпалая рука с толстыми сардельками пальцев коснулась ее в нелепом приветственном жесте).
— Приветствую! — скрипучим голосом заявило это странное создание, чуть приподняв шляпку над лохматой шевелюрой и моментально вернув ее на место. — Вы, должно быть, Альберт Янссен? — Юноша испуганно кивнул. Он не был способен вымолвить ни слова. — У меня для вас очень плохие вести, — лохматый устало покачал головой, от чего его борода проехалась по асфальту, собирая лежащие тут же сучки и листья. Но прежде, чем существо успело еще что-то добавить, прогремел взрыв — совсем рядом. Град из кусков кирпичей, деревянных щепок и битого стекла полетел прямо на голову Альберта. Он не успел прикрыть лицо и почувствовал боль на лице, из-за прилетевшего камня. Лохматый вскрикнул. Стало очень пыльно и Альберт почувствовал солёный привкус крови на губах. Последние слова, которые слышал Альберт, были на каком-то полупонятном языке. Он не понимал, предназначались ли они ему или кому-то другому. Некоторые слова напоминали голландские, другие были совсем чужие. Он почувствовал чье-то жесткое прикосновение к плечам. Некто большой и сильный перевернул его на спину, и он разглядел лицо — нос, скулы, бледные щеки. Все было, как в тумане. И через мгновение туман полностью поглотил его взгляд. Голоса были еще слышны некоторое время, но скоро смолкли и они. Наступила блаженная беззаботная тишина.
***
— Да сим королевская семья считается самоустранившейся от управления страной. В связи с роспуском парламента Голландии, провозглашается Рейхскомиссариат Нидерланды в составе Великой Германии!
Голос, звучащий из радио, казался совершенно лишенным человеских эмоций. Разве что можно было назвать эмоциями фальшиво-приподнятый каркающий тон пропагандиста, самого не верящего в правдивость своих слов. Альберт лежал в постели, и ничто кругом не напоминало о произошедшем несколько дней назад безумии. Разве что отсутствие окон в рамах — результат артобстрела города. Маленькое, но гордое королевство пало всего за пять дней. Немцы почти без сопротивления прошли по всей территории Голландии, устраивая ад в городах и селах, осмелившихся сопротивляться захватчикам. Подло, без объявления войны, в типично гитлеровской манере.
Часть Миллингена лежала в руинах. Альберт знал, что многих своих знакомых он уже никогда не увидит. Баккеры умерли одними из первых — их дом находился на побережье, и они не хотели его покидать. Правду говорят — рыбаки рождаются в воде и в воде же погибают. Рейн стал их последним пристанищем, навек сомкнув свои воды над головами Йенса и Йогана и их юной дочери Нетье, которой в декабре должно было исполниться пятнадцать. Мистер Мертенс пытался сопротивляться захватчикам и был застрелен прямо на глазах у жены и сына. А семья Госсенсов, с которой Янссены были в весьма теплых отношениях, уехала из Миллингена, не оставив адреса для связи.
Не обошла трагедия стороной и семью Янссенов. Мать Альберта, Анна, три дня ухаживала за полуживым сыном, старательно скрывая новости из оккупированного города, но на четвертый день упала ему на плечо, сотрясаемая конвульсивными рыданиями. Альберт все понял сразу. Он понял это еще раньше, ибо не видел своего отца с того злополучного дня, когда Рейн окрасился в алый цвет, а пушки принесли смерть и разрушение. Он надеялся, что отец в больнице, что он жив, но с каждым часом надежда становилась все мрачнее. И теперь он получил подтверждение своим самым страшным опасениям. Янссены лишились своего кормильца.
Мария долгое время оставалась молчаливой и нелюдимой. Она подолгу сидела на постели брата, всхлипывая и слизывая слезы со щек и губ побелевшим крохотным язычком. По улицам часто проходили солдаты — они топали коваными железными сапогами, и этот звук мучил Альберта по ночам, являясь в неприятных кошмарах. Так прошла мучительная неделя.
На исходе шестого дня мальчик решился рассказать семье о встрече с необычным лохматым созданием в подворотне. Мария и Анна отнеслись к истории на удивление серьезно.
— Это был Кобольд, — уверенно произнесла сестра. — Вестник несчастья. Возможно, он хотел рассказать тебе об отце. А возможно, он и навлек тот взрыв, от которого ты теперь прикован к постели.
Той ночью ему не спалось. Едва он закрывал глаза, как перед глазами вновь вставали видения о страшных кораблях на любимой реке, грозящих уничтожить все живое. Юноша в ужасе просыпался, весь покрытый холодным потом, делал попытки встать, но не мог — тело слушалось плохо, словно опущенное в вялое желе. В очередной раз распахнув глаза, он увидел то, от чего кровь застыла в жилах, а сердце забилось в два раза сильнее. На краешке его кровати сидело лохматое существо — то самое, виденное им в переулке, где Риверстраат вливается в Хеербаан. Кобольд, если это и правда был он, грустно смотрел в лицо Альберта своими грустными желтыми глазами и тихонько тряс большой заросшей головой с круглым, как картошка, носом.
— Мне жаль, — скрипуче произнесло существо. — Прежде, чем ты меня обвинишь, я хочу сказать, что ты в большой опасности.
Альберту было сложно говорить, да и вообще выражать какие бы то ни было эмоции, поэтому он лишь смотрел на гостя затравленным взглядом.
— Ты, наверное, считаешь, я навлек беду на вашу семью? — осведомился горняк, выждав несколько секунд.
— Ты… Кобольд? — прохрипел, наконец, Альберт. Слова давались ему с трудом, язык заплетался. — Кобольды… вы же в горах водитесь… шахты там копаете… алмазы ищете. — Мальчик прокашлялся. Язык отказывался повиноваться, однако он твердо решил не поддаваться сонливости.
— А еще мы приносим несчастья тем, кто нас увидит, поэтому нас еще называют горевестниками, — грустно заявил лохматый шахтер. — Но, скажу по секрету, не беды преследуют нас. Это мы гоняемся за бедами, предупреждая людей об опасности, но те ошибочно полагают нас причиной бед. Разве такое отношение заслуженно? — Кобольд хитро подмигнул мальчику, очевидно, стараясь его приободрить. — Когда ты в последний раз гулял по городу?
— В тот день… Я теперь прикован к кровати. Быть может… навсегда. — Каждое слово отдавалось болью. Парень не хотел поддаваться своему мучителю, не хотел молчать. Ведь Кобольд наверняка пришел его мучить разговором. Нет, он не дождется такого удовольствия.
— Тогда предлагаю пройтись.— Тихий старческий голос казался успокаивающим, что отнюдь не снимало напряжения, в котором находился Альберт.
— Ты мой… сон. Ты не можешь быть… правдой.
— О, я так же реален, как и ты! — существо фыркнуло и поерзало на постели. Альберт явственно ощутил, как от его движений сползает на пол хлопковая простыня.
— Я не могу встать, — указал юноша на очевидную вещь.
— Тело твое сильно повреждено, но душа цела, это очень даже неплохо! — таинственно произнес незваный гость. — Прошу, закрой глаза!
— Я… не верю. Нет! — Альберт старался звучать грозно, но вместо уверенного голоса получился слабый шепот.
— Эх, молодо-зелено! — Кобольд ругнулся на непонятном языке. — Раз не хочешь, вытащу тебя так. Но за последствия не отвечаю!
С этими словами лохматый схватил Альберта за плечи и начал поднимать. Юноша поначалу пытался сопротивляться, но быстро обнаружил, что попытки абсолютно ни к чему не приводят. Он обмяк, и в следующее мгновение перед глазами что-то ярко вспыхнуло — и вот он уже твердо стоит на ногах, с удивлением взирая на собственное тело, мертвым грузом оставшееся лежать, укрытое пуховым одеялом.
— Что за? .. — парень сделал короткий шаг, моментально споткнувшись обо что-то невидимое на полу. Пытаясь зацепиться в падении хоть за что-нибудь, он схватился за ручку кровати, которая бесплотным призраком прошла меж его пальцев.
— Стой, стой, что ж ты такой нервный! — выкрикнуло существо, подхватывая Альберта и водружая его на место перед собственным… кхм, трупом, если можно так выразиться. — Я знаю, поначалу это непривычно, но мы не можем ждать твоего полного восстановления, а я обязан показать тебе одну очень важную вещь! И это — лучший споосб передвигаться по городу для человека, который не может ни на миллиметр приподняться над постелью.
— Я схожу с ума! — в ужасе объявил Альберт. Говорить стало гораздо проще. Он уже не чувствовал боли по всему телу, и даже сломанная когда-то в далеком детстве нога казалась совершенно здоровой. — У меня глаза открыты. — Он кивком указал на лежащее под одеялом тело, производившее на него жуткое впечатление.
— Я же тебе говорил. Сейчас поправим, — Кобольд одним ловким движением закрыл мальчику глаза. — Мы должны вернуться до рассвета, пока кто-нибудь тебя не нашел, иначе решат, что ты умер, а этого допустить нельзя. Поэтому не медлим.
Они вышли из двухэтажного полуразрушенного домика Янссенов. Альберт обнаружил, что в своем новом амплуа способен проходить сквозь стены, и это сильно позабавило его, когда он, вместо того, чтобы открыть дверь, просто просочился сквозь, как заправский призрак. Той же способностью обладал и его лохматый спутник, на спине которого, если присмотреться, можно было обнаружить маленькую кирку, как у горняков с Серебряных Шахт. Кобольд ступал беззвучно, ни одна травинка не прогибалась под его массивными волосатыми ступнями, и Альберт невольно вспомнил, что во всех прочтенных им сказках племя Кобольдов представлено в очень невыгодном свете. Его новый знакомый вовсе не казался таким уж страшным предвестником беды. Его бы можно было даже назвать человеком, если бы не низкий рост и чрезмерная волосатость по всему телу. Рядом с Альбертом, худощавым и длинным, как палка, Кобольд казался непомерно толстым и низеньким. Он шагал, размахивая четырехпалыми руками при каждом шаге, борода его волочилась по земле, словно большой пушистый хвост.
На флагштоке в центре Миллингена взамен голландского триколора реяло гитлеровское знамя — черная свастика в белом кругу, окруженная красным полотнищем. Два солдата, скучая, несли караул под святым для них флагом. Часть дорог оказалась разрушена, но кое-где уже наметились строительные площадки. Город тихо возвращался к мирной жизни. Лишь резкий запах пороха напоминал о том, что произошло здесь совсем недавно.
— Пришли, — скрипуче произнес Кобольд, остановившись рядом с покосившейся одноэтажкой. Садик перед ней, когда-то ухоженный, теперь напоминал поле битвы. Кругом валялись с корнем выкорчеванные кусты и цветы. А на двери ярким белым мелом была грубо выведена звезда Давида. Альберт не без труда узнал дом Игнааса — лучшего друга и своего школьного товарища. — Твоему другу очень не повезло с нацией. Видишь ли, в Германии у евреев одна дорога — в газовую камеру. А награда за них большая. Будь уверен — этот символ начертил то-то из твоих знакомых в обмен на тридцать серебрянников.
— Я не верю тебе, — Альберт сэал кулаки. — Кому могло прийти в голову? Мы тут все друг друга чуть ли не с рождения знаем.
— Значит, вы не все друг о друге знаете, — отрезало мифическое создание.
— И зачем немцам убивать евреев?
Лицо Кобальта скривилось в презрительной гримасе.
— Они не соответствуют стандартам арийской расы. Гитлер собрался устроить чистку. Вам, голландцам, бояться нечего, вы признаетесь народом, родственным германскому. Но для тебя это небольшое утешение, правда?
— Игнаас… он? ..
— Нет. Пока еще нет. Но если не поторопиться, то скоро да. Пока им позволено жить, как раньше. Только пока.
— А Элен? — при мысли об этом у Альберта все похолодело внутри.
— Я все ждал, когда ты вспомнишь, — буркнул Кобольд. — Бежим к ней!
Наверное, если кто-нибудь и почувствовал их присутствие, то решил, что это ветер в листве шумит. Дом Виллемсов находился на другом конце крохотного городка. Там жила девятнадцатилетняя Элен Виллемс — девушка, ради которой Альберт был готов пойти в огонь и в воду. Мать ее — еврейка по происхождению — носила фамилию Гуительман, но после свадьбы переняла фамилию мужа, Эрнеста Виллемса, чистокровного голландца. Голландца, который теперь по немецким законом считался предателем арийской расы за связи с евреями и подлежал уничтожению вместе с ними.
Парень в нерешительности остановился перед дверью, вымазанной той же белой краской. Звезда здесь получилась более кривобокая, но от этого не менее узнаваемая.
— Могу я войти? — Он сам удивился тому, насколько голос его стал больным и сиплым. Можно ли применить к речи в его теперешнем состоянии понятие «голос»? Если бы вы услышали его, вам бы показалось, что это ручеек журчит или ветер свистит. Но голоса вы бы не услышали точно.
Кобольд вместо ответа коротко кивнул. Альберт прошел сквозь дверь. В доме все спали. Его чуткий слух уловил посапывание Ханны, матери Ёлен, и звучный храп Эрнеста. С замиранием сердца юный нарушитель частной собственности прошел на второй этаж.
Элен мирно улыбалась чему-то во сне. Возможно, там она была далеко от всего приключившегося с ними ужаса. Может, светлый сон перенес ее туда, где ей все рады, на Обетованную Землю далекого берега Филистин. Повернувшись на другой бок, девушка невольно скользнула пальцем по письменному столу рядом с ее кроватью. На пол упал маленький желтый значок аверсом вверх, и Альберт, наклонившись, разглядел черное изображение звезды Давида на желтом фоне.
— Врага должны узнавать на улицах, — с омерзением произнес подошедший сзади Кобольд. — Чтобы ни у кого не возникло мысли, что перед ними нечестивец.
— Что же с ней будет? Как ей помочь? Ей и Игнаасу?
— А еще десяткам евреев вашего города, тысячам евреев Голландии и миллионам евреев Германии, Франции и Советского Союза? — Существо пожало волосатыми плечами. — Никак. Будет море крови. Много жертв. Всех не спасти.
— Я хочу спасти хотя бы их! — Альберт уже начинал выходить из себя.
— Тут я не в силах тебе помочь. Только ты можешь понять, что надо сделать для их спасения, — развел руками Кобольд.
Альберт вновь повернулся лицом к спящей девушке. На лице ее пролегла морщинка, а улыбка исчезла. Что же теперь ей снилось? Приходили ли ей ночью кошмары, как к нему? И что с Игнаасом? Невольный укол совести больно кольнул сердце, когда он вспомнил, что не навестил друга. Но с другой стороны, ни Игнаас, ни Элеен так и не пришли к нему, зная, в каком он состоянии. Возможно, им сейчас небезопасно ходить по городу. Надо бы про все у них разузнать, когда он станет лучше себя чувствовать.
— Скорее. Мы тут уже засиделись, — буднично заметил Кобольд. Комната Элен вдруг стала меркнуть, образ девушки начал таять, и Альберт в отчаянии метнулся к нему, но было поздно. Вокруг сомкнулись оковы темноты. Сознание юноши еще несколько секунд сопротивлялось удушающей тьме, но оно не могло с ней справиться. Чувства вяло исчезали одно за одним, и наш астральный путешественник погрузился в беспокойный сон.
***
Чье-то легкое прикосновение вдохнуло душу в полуживое тело Альберта. Способность чувствовать возвращалась постепенно, резкими рывками, заставляя нервные клетки вибрировать от боли, а мышцы стонать от напряжения. Альберт открыл глаза, но окружающий мир предстал в мутном бледно-молочном тумане. Юноша высвободил правую руку из-под одеяла и тщетно начал обыскивать стол в поисках очков. Тех не было на их привычном месте. Кроме того, парень ощущал себя словно не в своей тарелке. Руки, ноги, голова, все казалось каким-то неправдоподобно маленьким. Зрение постепенно улучшалось, и Альберт сумел разглядеть свои неестественно маленькие для девятнадцатилетнего европейца детские руки. Исчезла ломота в теле, и парень, наконец, осторожно приподнялся на постели, ощупывая себя с ног до головы. Не было сомнений, что это было его собственное детское тело. Шрам на ноге после произошедшего почти десять лет назад несчастья тоже отсутствовал, а интерьер комнаты кардинально изменился. На стене вместо больших механических часов швейцарского производства красовались старинные допотопные ходики с кукушкой, расписанные в цвета голландского триколора.
Если я сплю, то это какой-то слишком реалистичный сон.
Рядом с ходиками на стене висел небольшой отрывной календарь. На нем весело играла красными буквами надпись: «18 мая 1940 года. Воскресенье».
Десять лет назад…
До сих пор Альберт с содроганием вспоминает этот день. Звериным оскалом смотрит это 18 мая из прошлого, вызывающе буравя душу тонкими змеиными зенками.
Прошло несколько минут, прежде чем Альберт окончательно пришел в себя и заметил сидящего у изголовья его кровати лохматого Кобольда.
— Ты! — молодой Янссен принялся двигаться по краю простыни (вставать он еще не решался, ибо дрожь в ногах никак не унималась. — Что происходит? Зачем я здесь?
В ответ создание усмехнулось краешком усатого рта и многозначительно подняло вверх волосатый указательный палец на левой руке, толстый, как аппетитная сарделька. Вообще сложно было определить, какой из пальцев там указательный, потому что всего пальцев было четыре, но Альберт про себя решил этот назвать указательным, так как он находился на первой позиции справа, чуть левее места, где у Кобольда должен был бы быть отсутствующий большой палец.
— Думаю, ты и сам можешь найти ответ на этот вопрос, — загадочно произнесло мифическое существо, подмигнув круглым желтым глазом. — Скажи, хотел бы ты что-то изменить в этом дне?
— Я хотел бы, — Альберт тяжело вздохнул. — Но это лишь сон. Он никак не повлияет на будущее. Я знаю, сейчас настоящий я лежу в бреду в нашем совсем не радужном настоящем. Возможно, скоро мое сознание угаснет совсем, и тогда уже не будет важно, хочу ли я изменить что-то в прошлом или нет.
— Ты все узнаешь со временем. А сейчас, мне кажется, вся твоя семья собралась внизу. Не стоит заставлять их ждать.
Из гостиной и правда доносились десятки голосов, знакомых, полузнакомых и незнакомых совершенно. Альберт хорошо помнил, что должно случиться дальше, и сердце екнуло в ожидании чуда — точь-в-точь, как десять лет назад, в этот самый день, когда он обрел свою мечту, едва не потеряв при этом любимого человека.
Кобольд тем временем растворился в воздухе. Натурально — вот он сидел совсем рядом, болтая голыми волосатыми пятками в воздухе, как ребенок, усаженный на слишком высокий для него стул, но стоило Альберту моргнуть, как создания и след простыл. Только на память осталось два седых волоска, заботливо уложенных на стыке одеяла и подушки. А голоса внизу становились громче. Очевидно, кто-то выкрикивал имя юноши, и тот с содроганием подумал обо всем том, что должно сегодня произойти. Он не понимал, зачем и кому понадобилось возвращать его в этот день. Неужели сказочные существа над ним издеваются? Но он не сделал ничего плохого. Зачем ему заново переживать то, что случилось?
Наспех стянув пижаму и одев задом-наперед коричневую майку с логотипом набиравшей в те времена обороты компании Уолта Диснея, мальчик сбежал по лестнице в гостиную, споткнувшись на полпути и буквально протаранив легкую деревянную дверь. В самый последний момент он успел схватиться за полированную ручку, и только это спасло его от врезания в толпу сидящих и стоящих людей. По гостиной пронесся резкий взрыв хохота, обильно сдабриваемый типично-взрослыми плоскими шуточками. Как только туман перед глазами окончательно рассеялся и Альберт осознал, что твердо стоит на ногах, он обнаружил, что в гостиной, помимо людей, сидело, стояло и летало бессчетное количество существ самой разной масти, цветов и оттенков. Две милые феечки примостились на подоконнике и громко обсуждали что-то на неизвестном наречии. Злобного вида насупленный трогг мрачно переминался с ноги на ногу, словно не мог найти себе место и вообще чувствовал себя лишним в компании веселого бородатого карлика, беззаботно попивающего пенистое пиво из поллитровой прозрачной кружки. Собравшиеся же тут же люди будто не замечали обилия сошедших со страниц фантастических рассказов существ вокруг них.
Альберт оторопело замер посреди комнаты на виду у всех. Он помнил этот день до мельчайших подробностей, но в нем точно не было ничего необычного. В нем была большая радость, которая быстро сменилось страшной болью и стрессом.
— Ну, тихо, тихо! — сквозь звон в ушах мальчик узнал голос отца. Старший Янссен говорил спокойно и торжественно, но в ответ на его слова зал лишь сильнее расшумелся, а две феи от возмущения исступленно захлопали крыльями. Одна из них имела красное платье и синий цвет кожи, вторая носила зеленое платье, а ее личико сияло голубоватым. — Сегодня моему сыну исполняется десять лет! — продолжал отец таинственным шепотом. Шум потихоньку смолкал, и даже волшебный народец затаил дыхание в ожидании продолжения.
Глава 2, в которой Альберт оказывается во сне
Альберт огляделся. Никто, казалось, не замечал, что в гостиной собрались существа из самых разных мифов и легенд. Была ли это подлая игра воображения? Сон ли это? И если сон, то почему все выглядит так пугающе реально?
Отец же, тем временем, продолжал свою речь — точь-в-точь как десять лет назад, даже, кажется, слово в слово. Наш герой, конечно, не помнил всех подробностей той речи, но сейчас, в этот самый момент, он был точно уверен, что все происходит именно так, как в реальности. Так сон ли это?
— Знаете, когда мне было десять лет, — мистер Янссен усмехнулся в бороду, наверное, вспомнив какие-то подробности из своей детской жизни, — я всегда мечтал отправиться в путешествие. В какое-нибудь, не важно, какое. Я долго сидел на берегу Рейна, глядя то на запад, то на восток, размышляя, куда я бы уплыл, если бы было возможно.
В этот момент Альберт заметил стоящую в самом углу лохматую фигуру с киркой на поясе. В ответ на вопросительный взгляд мальчика, фигура повернулась в сторону, сделав вид, что ее куда больше заботит разговор с милого вида крылатой дамой, которая, помимо крыльев, обладала еще и длинным лоснящимся хвостом, протянувшимся от стены, где примостились дама и Кобольд, до самого ломящегося от яств стола, а это добрый три метра. Из-за чешуйчатого хвоста дама напоминала, скорее, длинного червя. Даже ее кожа, начиная от того места, где рыбье тело переходило в человеческое, была темное и грубее, чем у настоящих людей.
Завороженный девушкой-рыбой, Альберт едва услышал доносившийся до него, как из-под подушки, голос мистера Янссена.
— Одержимый своей мечтой, я проводил в мастерской дни и недели, мастеря то небольшое чудо, которое хочу сегодня презентовать моему сыну.
Толпа, переговариваясь, шумя толкаясь, высыпала во двор, подгоняемая мистером Янссеном, задержавшимся в доме лишь на минуточку, чтобы подмигнуть Альберту. Парень неловко ответил на этот знак внимания. Он не любил, когда в доме собирается много народа, поэтому день рождения был для него худшим днем в году. В самом деле — если родители хотят сделать сыну подарок, то зачем возвещать об этом всему городу? Это же так бессмысленно. Они бы еще всю Голландию позвали. Наверное, они бы так и сделали, если бы их хата смогла вместить столько народу. Сколько там в Голландии живет? Пять тысяч? Десять ли? Альберт не знал точного ответа. Он вообще имел смутное представление о том, сколько людей живет в его стране, а тем более — во всем мире. Его родной Миллинген в несколько десятков домов казался ему достаточно большим городом, а Амстердам представлялся настоящим центром мира, где можно встретить любого живущего на Земле человека, если очень постараться. Поэтому Альберт не последовал за толпой сразу же. Он был благодарен отцу, что тот не стал его подгонять, позволив остаться наедине с самим с собой.
Он и забыл, что в гостиной, помимо него, остался и сказочный народец. Не в полном составе — большинство последовали за толпой на улицу, на широкий двор, где теперь громко спорили друг с другом высокими и низкими, писклявыми и грубыми голосами. В комнате же остались только две феи, крылатая женщина с рыбьим хвостом и Кобольд, который, скрестив руки на груди, наблюдал за парнем из-под густых седых бровей.
— Ну и позвольте спросить, — наконец, выдавил з себя Альберт. — Что здесь такое происходит? Кто вы все такие и что вам от меня надо?
— Что значит «кто такие»? — хихикнула фея в зеленом платье, легко перепорхнув с подоконника на стоящее неподалеку древко метлы. Ее тельце было настолько тонкое, что две ножки встали как раз на самое острие древка, и по гостиной разнесся звонкий издевательский хохот.
— Наш мальчик не в себе, — поддакнула ей вторая фея, одетая в красное. — Вот и задает глупые вопросы.
— Глупые, глупые! — провозгласила фея, стоящая на древке.
— Не обращай внимания на моих подруг, — раскрыла вдруг рот крылатая женщина-рыба. — Ты же знаешь, феи от природы глупые создания. Они настолько малы, что в них может помещаться всего одна эмоция за раз.
— Так, я, кажется, сошел с ума, — прошептал про себя Альберт, ни к кому, собственно, не обращаясь. Он упорно игнорировал усмешки фей и старался не обращать внимание на пронизывающий взгляд женщины с крыльями и рыбьим хвостом.
— В чем-то ты прав, — подал голос Кобольд. — Нас видишь только ты, и это дает разумное обоснование твоего неразумного безумия. На самом деле сейчас ты лежишь в своей постели и бредишь, а на дворе год тысяча девятьсот сороковой, но по каким-то непонятным причинам твой мозг перенес тебя вот в этот самый день.
— То есть, вы мне снитесь? — облегченно выдохнул Альберт.
— Конечно, — женщина-рыба подтвердила его слова легким кивком головы. — Но мы захотели тебе присниться. Так что в каком-то смысле твой сон реален. А еще представь, как глупо ты выглядишь сейчас со стороны, говоря сам с собой.
— Хорошо, что меня никто не видит! — всплеснул руками Альберт.
Феи разразились звенящим хохотом. Услышав его, вы бы подумали, что это кто-то размахивает крохотными колокольчиками у вас над ухом.
— Жаль тебя разочаровать, — цокнул язычком Кобольд.
Альберт же, залившись краской, осторожно обернулся к двери.
Там, слегка приоткрыв рот от удивления, стояла Кристен.
Кристен была его ангелом еще до того, как он познакомился с Элен. Она была тем, что у взрослых принято называть «первая любовь». Всегда остроумная и всегда красивая, как спустившийся с небес ангел. Именно такой Кристен предстала перед неокрепшим от тяжелых потрясений взором Альберта, быстро превратившись в объект его преклонения. Они любили гулять вместе по кромке реки, босоногие, подставляя Батюшке Рейну ступни, чтобы тот любовно щекотал им пятки с каждой новой волной.
И вот сейчас она, кажется увидела его, стоящим посреди пустой комнаты, да еще и говорящим с невидимыми существами, якобы здесь находящимися!
***
— Русалки? Кобольд? — Кристен смотрела на Альберта своими огромными зелеными глазами, очевидно, не веря ни единому слову. — Ну и горазд же ты на выдумки, Янссен!
Честно говоря, он и сам не знал, зачем рассказал ей все это. Просто он чувствовал к ней такое доверие, какое не испытывал еще ни к одному человеку. Зная же, что это сон, Альберт обрел немыслимую для него храбрость — ведь в жизни он ни за что бы не осмелился рассказать все это не то что Кристен, но и кому бы то ни было! Сейчас же вседозволенность ударила ему в голову, и он решил наслаждаться этими блаженными часами, которые судьба так благосклонно предоставила в его распоряжение.
Девушка шла по песчаному речному пляжу своей обычной слегка подпрыгивающей походкой. Каждый раз, когда по Рейну проходила очередная баржа или доверху нагруженный сухогруз, Батюшка обильно смачивал берег постепенно ослабевающими волнами, которые иногда легонько касались ее пяток. Самое удивительное во всей этой картине было то, что за Кристен, смешно копируя ее походку, чинно вышагивал кобольд, передразнивая каждое ее движение. Альберт не мог смотреть на это без смеха, а девушка не понимала, что в ней такого смешного, и бросала на мальчика обиженные взгляды из-под густых темных бровей. Подарок же отца — старенький катер, который тот мастерил когда-то своими руками, по-прежнему медленно качался на волнах, пришвартованный вместе со своими собратьями на причале, в окружении таких же рыболовецких суденошек. Подарок был чисто символическим — отец не раз брал маленького Альберта с собой на рыбалку именно на этом катере, поэтому тот и так считал его своим. Но сегодня (а точнее, десять лет назад, мы ведь не забыли, что это сон Альберта о том самом дне рождения) право собственности на катер словно бы перешло от отца к сыну, как символ смены старшего поколения более молодым и амбициозным.
Но вернемся к нашей паре. Ведь пока я рассказывала о некоторых важных деталях, без которых мое повествование было бы неполным, парень и девушка уже подошли почти вплотную к пристаням, там, где улица Рийндийк вливается в улицу Бургомистра Эйкельхофа, образуя незамысловатый крестообразный перекресток со Стеенстраат. Попробуем же проследить за ходом их беседы.
— Я же говорил, как не люблю, когда ты называешь меня по фамилии, — надул губки Альберт.
— Я тоже говорила, что не люблю, когда твои выдумки заходят так далеко, — парировала Кристен.
Кобольд мрачно глянул на юного Янссена исподлобья. Выглядело это так, словно два желтых глаза с черными зрачками посередине метнулись в его сторону и через несколько секунд потухли, будто стесняясь ответного взгляда.
— Надо было тебя предупредить, чтобы ты никому про нас не рассказывал, — скрипучим голосом произнесло сказочное существо. — Каждый раз, когда кто-то называет нас выдумками или чушью, один из нас тут же падает замертво!
Альберт пропустил эти слова мимо ушей. Он ведь понимал, что, ответь он сейчас кому-то невидимому в пустоту, это будет иметь эффект куда больший, чем просто рассказ о них. Да и Кристен, похоже, уже была готова сдать его в ближайшую психиатрическую клинику.
Деревянное покрытие причала давало совсем иные ощущения босым ногам, нежели омываемый редкими речными волнами пляжный песок. Несколько пришвартованных лодок и катеров, качаясь на волнах, легко бились полированными боками о край настила, при этом слегка отплывая от него богом, но всегда возвращаясь обратно, повинуясь непреодолимой силе натяжения швартовачного каната.
— Красиво тут, — задумчиво произнесла Кристен, глядя куда-то в мутную даль на том берегу. Утренний туман еще не рассеялся, и проступавшие из него деревья с того берега Батюшки казались страшными уродливыми изваяниями. Присмотревшись, Альберт даже, кажется, заметил мелькнувшую между ними огромную крылатую тень, примостившуюся на одной из ветвей. Тень пропала, едва он моргнул, но он готов был поклясться, что она там была. Пытаясь получше рассмотреть то место, он осторожно подошел к самому краю причала, тараща глаза в бледную молочную дымку.
В следующее мгновение мальчик почувствовал сильный толчок сзади.
Издав резкий вскрик, парень кубарем скатился с настила в воду. Пожалуй, не умей он плавать, тут бы нашей истории и пришел конец, но на наше счастье плавал младший Янссен отлично. Моментально сориентировавшись, где верх, а где низ, Альберт по лягушачьи оттолкнулся от воды, приподняв голову над поверхностью и по рыбьи втягивая ртом воздух.
— Ты чего упал? — хитро пришурившись, девочка склонилась над прозрачной гладью, зашедшейся легкой рябью от движений упавшего в нее человека.
— А разве не ты меня толкнула? — Альберт вопросительно глянул на подругу снизу вверх. Край причала был слишком высоко, чтобы за него можно было уцепиться, потому Альберта ждала долгая дорога к берегу. Кристен же, словно прочитав его мысли, с готовностью протянула «утопающему» свою липкую от недавно съеденного бутерброда с вареньем мягкую ладонь. Янссен же, не понимая, что на него нашло, потянул ее на себя, и девушка с визгом бултыхнулась чуть поодаль. Уверенный, что возмездие свершилось, Альберт самодовольно хмыкнул в еще не выросшие усы.
Через мгновение на поверхности реки показалась отплевывающаяся от попавшей в рот тины голова. Вид она производила, мягко говоря, печальный. Ухоженные и заботливо уложенные волосы девушки распустились и намокли, а заколку явно ждала судьба стать игрушкой дочерей Нептуна или кто там заправляет всеми водами на Земле? Альберт был почему-то на сто процентов уверен, что у морского царя есть дочери, и, наверняка, не одна.
Бедняга же, не переставая придумывать другу всякие обидные прозвища, не долго думая запустила тому в лицо большую порцию темного водянистого ила. Отряхнув с лица зеленоватую неприятную жижу, Янссен ответил тем же, зачерпнув со дна жирный комок грязи. Наверное, странно эта парочка сейчас выглядела — как два чумазых черненьких чертенка, бултыхающиеся в реке и ведущие дуэль не на жизнь, а на смерть, кидаясь друг в друга всем, чем попадется под руку. В пылу борьбы «чертята» не заметили, как доплыли до самых пришвартованных катеров.
— Не хотите ли покатать свою леди, граф фон Берг? — Кристен бросила полный надежды взгляд на сверкающий серебром борт сегодняшнего отцовского подарка и игриво подмигнула. — Мой отец никогда не брал меня на рыбалку, — она слегка сконфузилась.
Альберт никак не мог представить, чтобы отец отказал собственному ребенку в таком удовольствии. Чувствуя, как праведный гнев вскипает в его груди, доходя до самого горла, он хотел что-то яростно выкрикнуть, но изрек лишь одно слово слабым голосом:
— Почему?
Кристен надула губки. Она всегда так делала, когда пародировала отца — толстогубого добродушного добряка, которого часто можно было увидеть с удочкой на середине Батюшки-Рейна:
— «Не для женщин это дело, рыбу ловить! Женщина за домашним очагом должна приглядывать, чтобы мужчине было, куда возвращаться!» Словно только из пещеры вылез, честное слово!
— Эту несправедливость надо исправить, — согласился молодой Янссен, приложив к борту своего новенького катера всю пятерню, от чего на нем остался грубый незамысловатый отпечаток грязи.
Не без труда (и не без помощи Кристен) вскарабкавшись на борт судна, Альберт ощутил, как оно грузно качнулось под его весом. Только в тот злополучный день (а он уже и думать забыл, что это сон!) мальчик понял, что вода для лодки — это не то же самое, что земная твердь для колес телеги или автомобиля. Рядом с отцом это чувство несколько притуплялось, но теперь, сидя в раздвоенном слегка продолговатом дне, он вдруг осознал, что в буквальном смысле висит над бездной, хотя в этом месте река и была неглубокой.
Как только качание прекратилось, Альберт устало откинулся на противоположный борт катера. Голова слегка кружилась, и прежде, чем он даст Кристен руку, чтобы посадить ее рядом с собой, он должен был убедиться, что сам от этого не свалится обратно в воду. Поэтому он не сразу заметил, что со стороны реки к тому же самому борту прислонилась девушка. На вид ей было лет двадцать или даже двадцать один. Роскошные золотые волосы ниспадали до самых плеч, и, в принципе, ее можно было бы назвать красавицей, если бы не редкие чешуйки, покрывавшие все ее тело, и не грациозно сложенные на спине кожистые крылья летучей мыши воистину впечатляющих размеров. Надо полагать, туловище ее заканчивалось гигантским рыбьим хвостом, но тот был надежно спрятан в цепких объятиях Батюшки Рейна.
Заметив, что не один он решил избрать деревянный борт катера в качестве подушки, Альберт в ужасе отпрягал на другой конец лодки, и та снова закачалась, подобно поплавку, сигналящему хозяину о крупном улове.
— Здравствуй! — мелодичным голосом пропела женщина-рыба, выдаваясь из воды поближе, чтобы мальчик сумел разглядеть чешуйки на стыке ее туловища и роскошного хвоста (которым она, наверное, очень гордилась). — Бедный Альберт.
— Вы… Э-э-э… Ко мне обращаетесь? — От неожиданности и испуга младший Янссен немного заикался.
— Тебе предстоит столько всего перенести! — фальшивым приторным голоском продолжала сирена (скорее всего, это была сирена — так решил Альберт, и я сочла, что спорить с ним по этому вопросы будет неблагоразумно).
— Ну где ты там? Опять со своими воображаемыми друзьями? — Кристен обиженно хлопнула кулачком о дно катера.
— Скажи, Альберт, — глаза сирены сузились в узкие злые щелочки, и только голосок оставался певучим и мелодичным, словно бы жил своей жизнью, отдельно от остального тела, никак не откликаясь на его эмоции. — Смог бы ты пожертвовать самым дорогим, что у тебя есть, чтобы совершенно незнакомые тебе люди жили счастливо?
— Я… нет, — он мог только лишь слегка всхлипнуть — такой ужас навевала ему его новая собеседница.
— Если бы тебе была предоставлена возможность изменить ход истории и в обмен на жизни дорогих тебе людей сохранить жизнь миллионов, ты бы сделал это?
На этот раз Альберт просто покачал головой. Слезы страха и гримаса отвращения застыли на его лице, когда девушка вдруг улыбнулась, показав острые кривые клыки, а крылья ее неожиданно широко распахнулись за спиной — они были настолько гигантскими, что полностью укрыли дрожащего от ужаса мальчика в своей тени.
— Мой дорогой Альберт, героизм чужд твоей душе. Ты готов защищать только то, что лежит в поле твоего зрения, и человеческая близорукость, впитанная тобою с молоком матери, не позволяет тебе окинуть взором всё, ради чего стоит идти на подвиг. Но прозрение приходит с опытом. Его уроки болезненны, но необходимы. Когда-нибудь ты это поймешь, мой юный мальчик. А сейчас… Гляди, твоя подруга уже заждалась тебя! Подай ей руку, пока она совсем не замерзла в воде! — добрым, заботливым тоном промолвила сирена, указав рукой в сторону Кристен, начавшей уже злиться на невнимание своего друга. От скуки она оплывала лодку, не переставая звать Альберта, и сейчас находилась у кормы.
— Янссен, лунатик! Ты подашь мне руку? Или ты хочешь, чтобы я тут изучила всё днище твоей лодки? — нетерпеливым голосочком пищала она, опираясь руками на винты, нехотя проворачивающиеся под весом детского тела.
— Сейчас! — Альберт, опомнившись, перегнулся через двигатель и протянул руку своей подруге.
В этот момент с диким карканьем сирена, совершенно утратившая свой прекрасный облик, взвилась над катером, с силой оттолкнувшись от него. Лодка зашаталась, мотор взревел, сорвав кожу с неудачно лежащего пальца мальчика, катер встал на дыбы, с грохотом ударяясь о пирс. В одно мгновение мерный шум течения, песни птиц и шорох ветра сменились безобразной какофонией из нестерпимого рёва, грохота, брызг и боли. Янссен в ужасе упал на дно катера, обхватив голову руками. Закрыв глаза, он в оцепенении ждал развязки. Чудилось, что лодка вот-вот разорвётся на куски вместе с ним самим. Неистовые конвульсии бьющегося о пирс в отчаянных попытках освободиться от швартов ревущего катера казались бесконечными. Вдруг всё стихло. Альберт почувствовал, как его схватили и подняли грубые мужские руки. В один миг он оказался на пирсе. Окинув себя взглядом, Альберт похолодел: весь с головы до ног он был покрыт кровью. Палец словно горел в огне, не давая о себе забыть.
— Я умру? Я умру?! Меня убило?! — неразборчиво залепетал Альберт осматривающим его взрослым. Но те не нашли на нем никаких повреждений, кроме нескольких ушибов и кровоточащего пальца.
Тем временем другие взрослые вытащили из воды Кристен. На месте ее кистей было бордовое месиво, и за ним по пирсу тянулся шлейф того же цвета. Ее грудь судорожно вздымалась и опускалась, а ноги тряслись, словно по ним пропускают электрический ток. Но Альберт не задержал на ней взгляд.
— Сиди здесь, — услышал он строгий голос. Мужчины отошли от него и столпились вокруг девочки. Из груди Альберта вырвался крик: палец горел, и с каждой алой каплей, падавшей из него, казалось, уходит частица его жизни, а от вида сухожилий, окруженных пульсирующими капиллярами, в глазах темнело и подступала тошнота.
Третья глава на данный момент в процессе написания. |
|
